Роман И. А. Гончарова “Обломов” - один из тех, которые заняли достойное место среди шедевров русской классической литературы. При помощи приема антитезы в романе наилучшим образом раскрываются характеры героев, ведется противопоставление образа барина Ильи Ильича Обломова и образа педантичного немца Андрея Штольца. Гончаров таким образом демонстрирует и сходство, и различие персонажей произведения. Илья Ильич Обломов является типичным представителем барского сословия XIX в. Гончаров так описывает положение Обломова в обществе: “Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге”. Являясь по натуре человеком мягким и спокойным, Илья Ильич старается практически ничем не тревожить свой уклад жизни. “Движения его, когда он был даже встревожен, держивались также мягкостью и не лишенной своего рода грации ленью”. Дни Обломова пролетают в мечтах о великих переменах в своем родовом имении Обломовке.
Замечательно передает нам Гончаров выражение лица Ильи Ильича: “Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности”. В собственном доме “он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок”. Не любя светское общество, стараясь как можно меньше выходить на улицу, Обломов через силу общался с редкими посетителями, которые заявлялись с корыстными целями в голове. Например, Тарантьев занимает крупные и мелкие суммы у Ильи Ильича и не возвращает их, проще говоря, обворовывает Обломова.
Не думая о настоящих планах своих визитеров, Обломов постоянно оказывается жертвой человеческой хитрости. Не понятны Обломову и частые вращения в светских кругах. “Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии... что ж это за жизнь?” - удивленно вопрошает Обломов. Жизнь должна быть тихой и спокойной, по мнению главного героя.
И вдруг в эту размеренную колею лихо врывается Штольц, давний друг Обломова. “Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги”. Сына бюргера, Штольца, можно назвать полной противоположностью Обломова. Видя тяжелую жизнь отца, живя в суровых условиях, Штольц вырабатывал в своем сознании привычку к трудностям и их преодолению. Совершенно ничего не переняв от матери (русской по происхождению), Штольц многое унаследовал от отца-немца, практичного и целеустремленного человека. Штольц явно повторял своего родителя, был “весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь”.
Штольц, в противоположность Обломову, “боялся всякой мечты”, “загадочному, таинственному не было места в его душе”. Нормальное состояние Обломова - лежание на диване - по меньшей мере смущало Штольца, питавшего любовь к постоянному движению. Девизом Штольца был, как пишет автор, “простой, то есть прямой настоящий взгляд, на жизнь”.
Так какая невидимая ниточка столь прочно связывала этих совершенно разных людей? Что не давало им отдалиться друг от друга? Детские и школьные годы, проведенные вместе, стали той незримой цепочкой, крепко державшей их друг возле друга. Оказывается, и такой мечтатель, как Обломов, в юношестве был увлеченным и деятельным. Вместе со Штольцем они просиживали дни за книгами, изучая различные науки.
Но роль природы оказалась все же важнее: мягкий характер Обломова несколько отдалил его от устремленного вперед Штольца. Как ни пытался Андрей спасти своего друга, трясина “обломовщины” поглотила душу, мысли и сердце Ильи Ильича.
В заключение хотелось бы подвести итог. И. А Гончарову наилучшим образом при помощи приема антитезы удалось раскрыть характеры Обломова и Штольца, провести сравнение не только этих героев, но и окружающего их быта и действительности.

В романе И. А. Гончарова “Обломов” одним из основных приемов для раскрытия образов является прием антитезы. При помощи противопоставления сравниваются образ русского барина Ильи Ильича Обломова и образ практичного немца Андрея Штольца. Таким образом Гончаров показывает, в чем сходство и в чем различие данных героев романа.
Илья Ильич Обломов - типичный представитель русского барства XIX века. Его социальное положение можно кратко охарактеризовать так: “Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге”. По своей натуре Обломов - человек мягкий и спокойный, старающийся ничем не нарушить привычный образ жизни. “Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенной своего рода грации ленью”. Целые дни проводит Обломов дома, лежа на своем диване и размышляя о необходимых преобразованиях в своем имении Обломовка. При этом на лице его часто отсутствовала всякая определенная идея. “Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности”. Даже у себя дома “он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок”. Обломов чуждается свеуского общества и вообще старается не выходить на улицу. Его безмятежное состояние нарушают лишь визитеры, приходящие к Обломову только с корыстными целями. Тарантьев, например, просто обворовывает Обломова, постоянно занимая у него деньги и не возвращая их. Обломов же оказывается жертвой
своих посетителей, не понимая настоящей цели их визитов. Обломов так отдален от реальной жизни, что свет для него представляет вечную суету без всякой цели. “Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии... что ж это за жизнь?” - восклицает Обломов, считая общение со светским обществом пустым времяпрепровождением. Но вдруг спокойное и размеренное житье Ильи Ильича прерывается. Что же произошло? Приезжает его друг юности Штольц, с которым Обломов связывает надежды на улучшение своего положения.
“Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги”. Сына бюргера, Штольца можно считать антиподом праздному русскому барину XIX века Обломову. С самого раннего детства он воспитывался в суровых условиях, постепенно привыкая к трудностям и невзгодам жизни. Его отец - немец, мать - русская, однако Штольц практически ничего не унаследовал от нее. Его воспитанием полностью занимался отец, поэтому и сын вырос таким же практичным и целеустремленным. “Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь”. В отличие от Обломова, Штольц “боялся всякой мечты”, “загадочному, таинственному не было места в его душе”. Если у Обломова нормальным состоянием можно назвать лежание, то у Штольца - движение. Главной задачей Штольца был “простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь”. Но что же тогда связывает Обломова и Штольца? Детство и школа - вот что на всю жизнь связало таких разных по характеру и по взглядам людей. Однако в юности и Обломов был так же деятелен и увлечен знаниями, как и Штольц. Долгие часы проводили они вместе за чтением книг и изучением различных наук. Но воспитание и мягкий характер все-таки сыграли свою роль, и Обломов вскоре отходит от Штольца. Впоследствии Штольц пытается вернуть к жизни своего друга, но его попытки безрезультатны: “обломовщина” поглотила Обломова.
Таким образом, прием антитезы является одним из основных приемов в романе И. А. Гончарова “Обломов”. При помощи антитезы Гончаров сравнивает не только образы Обломова и Штольца, он сравнивает также окружающие их предметы и действительность. Используя прием антитезы, Гончаров продолжает традицию многих русских писателей. Например, Н. А. Островский в своем произведении “Гроза” противопоставляет Кабаниху и Катерину. Если для Кабанихи идеалом жизни служит “Домострой”, то для Катерины превыше всего любовь, честность и взаимопонимание. А, С. Грибоедов в бессмертном произведении “Горе от ума”, используя прием антитезы, сопоставляет Чацкого и Фамусова.

Роман “Обломов” И. А. Гончарова не утратил своей актуальности и своего объективного значения и в наше время, ведь в нем заложен общечеловеческий философский смысл. Главный конфликт романа - между патриархальным и буржуазным укладами русской жизни - писатель раскрывает на противопоставлении людей, чувств и рассудка, покоя и действия, жизни и смерти. С помощью приема антитезы Гончаров дает возможность со всей глубиной понять замысел романа, проникнуть в души персонажей.
Илья Обломов и Андрей Штольц - главные герои произведения. Это люди одного класса, общества, времени. Казалось бы, у людей одной среды характеры, мировоззрение должны быть похожи. Но они полностью противоположны друг другу. Штольц, в отличие от Обломова, показан писателем деятельным человеком, у которого разум преобладает над чувством. Гончаров делает попытки разобраться в том, почему эти люди столь различны, и истоки этого он ищет в происхождении, воспитании и образовании, так как это закладывает основы характеров.
Автор показывает родителей героев.
Штольц воспитывался в небогатой семье. Отец его по происхождению был немец, а мать - русская дворянка. Мы видим, что все дни напролет семья проводила в работе. Когда Штольц подрос, отец стал брать его в поле, на базар, заставлял работать. В то же время он обучал его наукам, учил немецкому языку, то есть воспитывал в сыне уважение к знаниям, привычку думать, заниматься делом. Дальше Штольц стал отправлять сына в город с поручениями, “и никогда не случалось, чтобы он забыл что-нибудь, переиначил, недоглядел, дал промах”. Писатель показывает нам, как рьяно, настойчиво этот человек развивает в Андрее хозяйственную цепкость, потребность в постоянной деятельности. Мать учила сына литературе и сумела дать ему прекрасное духовное воспитание. Итак, Штольц сформировался сильным, умным юношей.
А что же Обломов? Родители его были дворянами. Жизнь их в селе Обломовке проходила по своим особым законам. В семье Обломовых был культ еды. Вся семья решала, “какие блюда будут в обед или ужин”. А после обеда весь дом засыпал, погружался в продолжительный сон. И так проходил каждый день в этой семье: лишь сон и еда. Когда Обломов подрос, его отдали учиться в гимназию. Но мы видим, что родителей Илюши не интересовали знания сына. Они сами придумывали предлоги, чтобы только освободить обожаемое чадо от учебы, мечтали получить справку, доказывающую, что “Илья прошел все науки и искусства”. Его даже не выпускали лишний раз на улицу, потому что боялись, как бы он не покалечился, не заболел. Поэтому Обломов вырос ленивым, апатичным, не получил должного образования.
Но давайте заглянем глубже в характеры главных героев. Переосмыслив по-новому прочитанные мною страницы, я поняла, что и у Андрея, и у Ильи есть своя трагедия в жизни.
Штольц на первый взгляд новый, прогрессивный, почти идеальный человек. Труд для него - часть жизни, удовольствие. Он не гнушается даже самой черной работы, ведет деятельную жизнь. С того момента, как он ушел из дома, он живет трудом, благодаря чему стал богатым и известным широкому кругу людей. Идеал счастья Штольца - материальный достаток, комфорт, личное благополучие. И он добивается своего упорным трудом. Его жизнь кипит действием. Но несмотря на внешнее благополучие, она скучна и однообразна.
В отличие от Обломова, человека тонкой души, Штольц предстает перед читателем как некая машина: “Он был весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть кость да мускул...цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца”. Штольц живет строго по плану, его жизнь расписана по минутам, и в ней нет никаких неожиданностей, интересных моментов, он почти никогда не волнуется, не переживает какое-либо событие особенно сильно. И мы видим, что трагедия этого человека заключается именно в однообразии его жизни, в однобокости его мировосприятия.
А теперь давайте обратимся к Обломову. Труд для него - это бремя. Он был барин, а это значит, что труду он не должен был уделять ни капли времени. И я не говорю уже о физическом труде, ведь ему было даже лень встать с дивана, выйти из комнаты, чтобы там убрали. Он проводит всю свою жизнь на диване, ничего не делает, ничем не интересуется (никак не может заставить себя дочитать книгу “Путешествие по Африке”, даже страницы этой книги пожелтели). Идеал счастья Обломова - полное спокойствие и хорошая еда. И он достиг своего идеала. За ним убирали слуги, и дома у него больших проблем с хозяйством не было. И перед нами раскрывается еще одна трагедия - нравственная смерть героя. На наших глазах внутренний мир этого человека беднеет, из доброго, чистого человека Обломов превращается в нравственного калеку.
Но несмотря на все имеющиеся между Штольцем и Обломовым различия, они друзья, друзья с детства. Их сближают самые прекрасные черты характера: честность, доброта, порядочность.
Суть романа в том, что бездействие может погубить все лучшие чувства человека, разъесть его душу, погубить его личность, а труд, стремление к образованию принесет счастье, при условии богатого внутреннего мира человека.

Обломов и Штольц - главные герои романа И. А. Гончарова “Обломов”. Они - люди одного времени, но, читая роман, мы с удивлением находим, что эти люди отличаются в наиболее существенных чертах, составляющих их личность. Что же делает их различными? И. А. Гончаров - писатель-реалист, а потому, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо проследить, как складывается жизнь этих двух героев.
Штольц воспитывался в небогатой семье. Отец его по происхождению был немец. Мать - русская дворянка. Все дни семьи проходили в работе. Когда Штольц подрос, отец стал брать его в поле, на базар, приучал к работе. В то же время и обучал его наукам, учил немецкому языку. Дальше Штольц стал отправлять сына в город с поручениями, “и никогда не случалось, чтобы он забыл что-нибудь, переиначил, недоглядел, дал промах”. Мать учила его литературе и сумела дать сыну прекрасное духовное воспитание. Итак, Штольц с детства привык к труду, а кроме того, был приучен к мысли, что добиться в жизни чего-либо можно только упорным трудом.
Родители Обломова были дворянами. Жизнь их в селе Обломовке проходила по своим, особым законам. Самыми главными занятиями в их жизни были отдых и еда. Всей семьей решали, “какие блюда будут на обед или ужин”, после обеда следовал продолжительный сон. Любое стремление Илюши сделать хоть что-нибудь пресекалось: зачем маленькому барину утруждать себя, когда в доме есть крепостные, готовые тут же взять труд на себя? Мальчика даже не отпускали далеко от дома - боялись, как бы он не убился, не заболел. Когда Обломов подрос, его отдали учиться в гимназию. Родителей не интересовали знания Илюши. Они лишь мечтали получить документ, подтверждающий, что “Илья прошел все науки и искусства”.
Труд для Штольца был частью его жизни, удовольствием. Он не гнушался даже самой черной работы. Для Обломова это было бремя. Во-первых, потому, что он не привык трудиться, а во-вторых, потому, что он не видел в работе смысла. Ему не надо было обеспечивать свое существование, да и пользы от своей службы он не видел. Он признает разве что только труд души. И все это привело к тому, что в какой-то момент Обломову стало даже лень встать с дивана, выйти из комнаты, чтобы там навели порядок.
Итак, Обломов проводит свою жизнь на диване. Он ничего не делает, ничем не интересуется (он до сих пор не может заставить себя дочитать книгу “Путешествие в Африке”, хотя страницы этой книги уже пожелтели). Штольц ведет деятельную жизнь. По некоторым замечаниям в тексте романа мы можем судить о масштабах его деятельности: он обедает с золотопромышленником, ездит в Киев и Нижний Новгород - крупнейшие торговые центры России, а также в Лондон, Париж, Лион. Он много трудится, жизнь его кипит действием.
Но кому же принадлежат симпатии И. А. Гончарова? Можно ли утверждать, что Штольц является тем идеалом, на который, по мнению писателя, надо равняться? Раскрыв читателям образ Штольца, И. А. Гончаров проявил себя как глубокий и точный социолог русского общества, осознал, что наступает время именно таких людей, как друг Обломова. Но у Гончарова был и огромный жизненный опыт, приобретенный за время путешествий. А потому он объемно судит о последствиях научно-технического прогресса. Он отдает дань новейшим достижениям общества, восхищается преобразовательной активностью “новейшего англичанина”, но видит и оборотную сторону медали. Гончаров не принимает машинизации человеческой личности, которую неминуемо несет прогресс. Бездуховность, пусть ее носителем будет самый деятельный и образованный человек, не могла быть принята русским писателем-гуманистом. Не надо, правда, понимать бездуховность как отсутствие желания помочь ближнему. Штольц стремится “расшевелить” друга детства. С Обломовым их сближают честность, доброта, порядочность. Но разница между ними слишком существенна. Если деятельность Штольца способна изменить все вокруг, то Обломов полностью сосредоточился на своем внутреннем мире. Он погружен в мысли. Не это ли одно из основных свойств русского человека, описанное еще до И. А. Гончарова? Подобное отношение Обломова к жизни приводит к тому, что его имение приходит в упадок, его крестьяне - на грани разорения. Главный герой романа - лишь “обломок” былого величия русских дворянских родов. Не такие люди будут способствовать развитию России. Но лишь в таких людях живет великая потребность сомнения во всем, критического отношения к себе. Они, в отличие от Штольцев, способны понимать, что истина не обязательно такова, какой они себе представляют, что она может лежать вне пределов их образа жизни и их взглядов.
Итак, несмотря на то что именно Штольцу отдана в конечном счете любовь Ольги, любимой героини И. А. Гончарова, он не может быть близок гончаровскому идеалу человека. Но не идеален и Обломов. Мне кажется, что писатель вообще не стремился в своем романе показать идеал. Напротив, он показал две беды, две крайности, живущие в русском обществе: “обломовщину” и штольцев, которых много должно “явиться под русскими именами”.

(по роману И. А. Гончарова «Обломов»)

Великий русский писатель, продолжатель традиций Пушкина и Гоголя, Иван Александрович Гончаров прежде всего ценил в литературе объективность и глубину изображения жизни. Он исходил из убеждения, что «действительность, какая бы она ни была, нуждается в эпически спокойном изображении». Именно поэтому он выбрал для своего творчества жанр романа, наиболее полно отвечающий его требованиям. Сюжеты произведений Гончарова всегда развиваются медленно, спокойно. Основное внимание в них уделено повседневной жизни героев. Но, несмотря на это, все картины и образы, созданные писателем, удивительно яркие, полные, содержащие в себе характерные черты общества и людей его времени. Еще В. Г. Белинский писал, что у Гончарова «...каждое лицо высказывает себя, как человек и характер, отстаивает, так сказать, свое нравственное существование».

У главного героя романа - Обломова - ярко проявляются черты «естественного человека», удивительным образом сохранившиеся в середине XIX века. Придерживаясь идеологии природной жизни, герой существует согласно собственным принципам, собственной идеологии, собственному пониманию цельного и гармоничного человека. Он решительно отвергает суету, тщеславие, карьеризм, погоню за выгодной женитьбой и богатством. «Нет, - восклицает он, - это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, какой указала природа целью человека». Однако при своей наивности, он не задумывается над тем, что все это возможно для него - барина, так как у него есть Захар и еще триста крестьян, работающих на его беззаботное существование. Обломов настоящий помещик - не только по происхождению, но и по духу. Он чувствует за собой полное право попрекать слугу и вообще всех крестьян в явной неблагодарности: «... для вас я посвятил всего себя, для вас

Вышел в отставку, сижу взаперти...». И, что самое нелепое и невероятное, герой сам полностью убежден в справедливости собственных обвинений.

Илья Ильич радуется своей неподвижности и независимости, совершенно не отдавая себе отчета в том, что сам является частью того ненавистного ему мира, где нарушается цельность человеческой личности, где, по его убеждению, «грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет...». Барские привычки стали его второй натурой, благодаря чему и создается явное противоречие между мыслями, идеологией Обломова и его фактической жизнью. Лишь иногда прозрение озаряет его, и тогда он с гнетущим беспокойством начинает задумываться не только над своей жизнью, но и над причинами, которые погубили все то доброе, что было в нем заложено: «Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища... Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения...». Ответ на мучивший героя вопрос приходит в «Сне Обломова», где Гончаров рисует картину патриархально-крепостнической утопии, главным содержанием которой, по словам писателя, были «сон, вечная тишина, вялая жизнь и отсутствие движения». Таким образом, тем врагом, который погубил все доброе в Илье Ильиче, явился сам способ его жизни, все то, что впоследствии приобрело стойкое определение - обломовщина. Автор подчеркивал, что видел в своем герое именно воплощение «мертвой жизни», которая беспощадно губит человеческую душу, саму человеческую природу.

Обломову в романе противопоставлен Штольц, который, казалось бы, вполне мог стать положительным героем. Однако Гончаров дает понять, что этот образ далеко не так однозначен. Это энергичный, целеустремленный, стремящийся к деятельности и движению человек. Именно такие люди, как Штольц, по мнению автора, призваны разбудить «окаменевшее царство» с его ленью, апатией, сном. Однако писатель признает, что образ его героя недостаточно убедителен. Он «слаб, бледен - из него слишком голо выглядывает идея», - говорил впоследствии Гончаров. Его сил и убеждений недостаточно, чтобы встать на решительную борьбу, делом оправдать свои идеи. Он слишком подвержен влиянию рассудка и почти совершенно лишен чувства. Он еще полностью принадлежит к тому буржуазному миру, из которого вышел. «Мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами, не примем их вызова, склоним головы...», - откровенно признается Штольц, показывая тем самым несостоятельность всех своих высоких идей.

Таким образом, рисуя образы противоположных героев - Обломова и Штольца, Гончаров создавал не положительного и отрицательного героев, а реальных людей, с их слабыми и сильными сторонами. Так, Обломов, при всей своей пассивности и бездеятельности, все же способен на тонкое чувство, способен видеть недостатки общества. Но в силу своей мягкости, деликатности, ранимости, а также под влиянием окружающей среды, не может измениться, увидеть в себе самом признаки этих недостатков, побороть их в себе. Именно потому он несчастен. С другой стороны, не может быть счастлив и Штольц, который все же склоняется к позиции смирения.

На примере своих героев Гончаров стремился показать читателю все то зло - и социальное, и бытовое, и психологическое, - которое несет в себе обломовщина, протестуя в то же время и против буржуазной бездуховности, вскрывая опасность буржуазных принципов жизни, воплощенных в Штольце. Писатель решительно выступал за гармоническую полноту, целостность духовного мира человека, которая возможна только лишь при сочетании положительных и искоренении отрицательных сторон натуры обоих персонажей.

Обломов и Штольц - главные герои романа Гончарова «Обломов". Они - люди одного класса, общества, времени. Казалось бы, что живя в одной среде, их характеры, мировоззрение должны быть похожи. Но, читая роман, мы с удивлением находим в Обломове и Штольце различные компоненты, составляющие их личность. Что же делает их различными? Чтобы ответить на этот вопрос, проследим их физическое и духовное развитие с самого детства, так как это закладывает основы их характеров. Штольц, он воспитывался в небогатой семье. Отец его по происхождению был немец. Мать-русская дворянка. Все дни семьи проходили в работе. Когда Штольц подрос, отец стал брать его в поле, на базар, заставлял работать. В то же время и обучал его наукам, учил немецкому языку. Дальше Штольц стал отправлять сына в город с поручениями," и никогда не случалось, чтобы он забыл что-нибудь, переиначил,недоглядел,дал промах". Мать учила его литературе и сумела дать прекрасное духовное воспитание сыну. Итак, Штольц сформировался сильным, умным юношей. Обломов. Родители его были дворянами. Жизнь их в селе Обломовке проходила по своим особым законам. Самое главное в их жизни была еда. Ей посвящали много времени. Они всей семьёй решали, «какие блюда будут в обед или ужин". После обеда следовал продолжительный сон. Весь дом засыпал. Так проходили все дни: сон и еда. Когда Обломов подрос, его отдали учиться в гимназию. Родителей не интересовали знания Илюши. Они мечтали получить справку, доказывающую то, что "Илья прошёл все науки и искусства". Что касается физического воспитания, то его даже не выпускали на улицу. Боялись, как бы он не убился, не заболел. Итак, Обломов вырос забитым мальчиком, без образования, но добрым в душе. Теперь проанализируем их взгляды на жизнь. Труд для Штольца был частью его жизни, удовольствием. Он не гнушался даже самой чёрной работы. Для Обломова это было бремя. Он был барин, а это значит, что труду он не должен уделять ни капли времени. Я не говорю даже о физическом труде. Ему было даже лень встать с дивана, выйти из комнаты, чтобы там убрались. О характере героев говорит и их образ жизни. Обломов проводит свою жизнь в существовании на диване. Он ничего не делает, ничем не интересуется (он до сих пор не может заставить себя дочитать книгу» Путешествие в Африке", даже страницы этой книги пожелтели). Штольц ведёт деятельную жизнь. С того момента, как он ушёл из дома, он живёт трудом. Благодаря труду, силе воли, терпению он стал богатым и известным широкому кругу людей. Идеал счастья Обломова - полное спокойствие и хорошая еда. И он достиг этого: он спокойно спал на диване и хорошо питался. За ним убирали слуги и дома у него больших проблем с хозяйством не было. Идеал счастья Штольца - жизнь в труде. Это у него есть. Он много трудиться, жизнь его кипит действием. Но, несмотря на все имеющиеся между ними различия, они друзья, друзья с детства. Их сближают самые хорошие части характера: честность, доброта, порядочность. Еще можно рассказать о любви Обломова к Ольге, если это, конечно, можно назвать любовью. Для достижения её любви он стал читать, ездить по музеям, гулять. Но это изменение только внешнее. Внутри Илья Ильич остаётся прежним Обломовым. Суть романа в том, что бездействие может погубить все лучшие чувства человека, разъесть его душу, погубить его личность, а труд, стремление к образованию принесёт счастье.

VI Что ж он делал дома? Читал? Писал? Учился? Да: если попадется под руки книга, газета, он ее прочтет. Услышит о каком-нибудь замечательном произведении - у него явится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и если принесут скоро, он примется за нее, у него начнет формироваться идея о предмете; еще шаг - и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая. Охлаждение овладевало им еще быстрее, нежели увлечение: он уже никогда не возвращался к покинутой книге. Между тем он учился, как и другие, как все, то есть до пятнадцати лет, в пансионе; потом старики Обломовы, после долгой борьбы, решились послать Илюшу в Москву, где он волей-неволей проследил курс наук до конца. Робкий, апатический характер мешал ему обнаруживать вполне свою лень и капризы в чужих людях, в школе, где не делали исключений в пользу балованых сынков. Он по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что говорили учителя, потому что другого ничего делать было нельзя, и с трудом, с потом, со вздохами выучивал задаваемые ему уроки. Все это вообще считал он за наказание, ниспосланное небом за наши грехи. Дальше той строки, под которой учитель, задавая урок, проводил ногтем черту, он не заглядывал, расспросов никаких ему не делал и пояснений не требовал. Он довольствовался тем, что написано в тетрадке, и докучливого любопытства не обнаруживал, даже когда и не все понимал, что слушал и учил. Если ему кое-как удавалось одолеть книгу, называемую статистикой, историей, политической экономией, он совершенно был доволен. Когда же Штольц приносил ему книги, какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов долго глядел молча на него. - И ты, Брут, против меня! - говорил он со вздохом, принимаясь за книги. Неестественно и тяжело ему казалось такое неумеренное чтение. Зачем же все эти тетрадки, на которые изведешь пропасть бумаги, времени и чернил? Зачем учебные книги? Зачем же, наконец, шесть-семь лет затворничества, все строгости, взыскания, сиденье и томленье над уроками, запрет бегать, шалить, веселиться, когда еще не все кончено? "Когда же жить? - спрашивал он опять самого себя. - Когда же, наконец, пускать в оборот этот капитал знаний, из которых большая часть еще ни на что не понадобится в жизни? Политическая экономия, например, алгебра, геометрия - что я стану с ними делать в Обломовке?" И сама история только в тоску повергает: учишь, читаешь, что вот-де настала година бедствий, несчастлив человек; вот собирается с силами, работает, гомозится, страшно терпит и трудится, все готовит ясные дни. Вот настали они - тут бы хоть сама история отдохнула: нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться... Не остановятся ясные дни, бегут - и все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка. Серьезное чтение утомляло его. Мыслителям не удалось расшевелить в нем жажду к умозрительным истинам. Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности. Штольц помог ему продлить этот момент, сколько возможно было для такой натуры, какова была натура его друга. Он поймал Обломова на поэтах и года полтора держал его под ферулой мысли и науки. Пользуясь восторженным полетом молодой мечты, он в чтение поэтов вставлял другие цели, кроме наслаждения, строже указывал в дали пути своей и его жизни и увлекал в будущее. Оба волновались, плакали, давали друг другу торжественные обещания идти разумною и светлой дорогою. Юношеский жар Штольца заражал Обломова, и он сгорал от жажды труда, далекой, но обаятельной цели. Но цвет жизни распустился и не дал плодов. Обломов отрезвился и только изредка, по указанию Штольца, пожалуй, и прочитывал ту или другую книгу, но не вдруг, не торопясь, без жадности, а лениво пробегал глазами по строкам. Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать. Если давали ему первый том, он по прочтении не просил второго, а приносили - он медленно прочитывал. Потом уж он не осиливал и первого тома, а большую часть свободного времени проводил, положив локоть на стол, а на локоть голову; иногда вместо локтя употреблял ту книгу, которую Штольц навязывал ему прочесть. Так совершил свое учебное поприще Обломов. То число, в которое он выслушал последнюю лекцию, и было геркулесовыми столпами его учености. Начальник заведения подписью своею на аттестате, как прежде учитель ногтем на книге, провел черту, за которую герой наш не считал уже нужным простирать свои ученые стремления. Голова его представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных политико-экономических, математических или других истин, задач, положений и т. п. Это была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по разным частям знаний. Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе. Он учился всем существующим и давно не существующим правам, прошел курс и практического судопроизводства, а когда, по случаю какой-то покражи в доме, понадобилось написать бумагу в полицию, он взял лист бумаги, перо, думал, думал, да и послал за писарем. Счеты в деревне сводил староста. "Что ж тут было делать науке?" - рассуждал он в недоумении. И он воротился в свое уединение без груза знаний, которые бы могли дать направление вольно гуляющей в голове или праздно дремлющей мысли. Что ж он делал? Да все продолжал чертить узор собственной жизни. В ней он, не без основания, находил столько премудрости и поэзии, что и не исчерпаешь никогда без книг и учености. Изменив службе и обществу, он начал иначе решать задачу существования, вдумывался в свое назначение и наконец открыл, что горизонт его деятельности и житья-бытья кроется в нем самом. Он понял, что ему досталось в удел семейное счастье и заботы об имении. До тех пор он и не знал порядочно своих дел: за него заботился иногда Штольц. Не ведал он хорошенько ни дохода, ни расхода своего, не составлял никогда бюджета - ничего. Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем. Впрочем, старик бывал очень доволен, если хороший урожай или возвышенная цена даст дохода больше прошлогоднего: он называл это благословением божиим. Он только не любил выдумок и натяжек к приобретению денег. - Отцы и деды не глупее нас были, - говорил он в ответ на какие-нибудь вредные, по его мнению, советы, - да прожили же век счастливо; проживем и мы: даст бог, сыты будем. Получая, без всяких лукавых ухищрений, с имения столько дохода, сколько нужно было ему, чтоб каждый день обедать и ужинать без меры, с семьей и разными гостями, он благодарил бога и считал грехом стараться приобретать больше. Если приказчик приносил ему две тысячи, спрятав третью в карман, и со слезами ссылался на град, засуху, неурожай, старик Обломов крестился и тоже со слезами приговаривал: "Воля божья; с богом спорить не станешь! Надо благодарить господа и за то, что есть". Со времени смерти стариков хозяйственные дела в деревне не только не улучшились, но, как видно из письма старосты, становились хуже. Ясно, что Илье Ильичу надо было самому съездить туда и на месте разыскать причину постепенного уменьшения доходов. Он и сбирался сделать это, но все откладывал, отчасти и потому, что поездка была для него подвигом, почти новым и неизвестным. Он в жизни совершил только одно путешествие, на долгих, среди перин, ларцов, чемоданов, окороков, булок, всякой жареной и вареной скотины и птицы и в сопровождении нескольких слуг. Так он совершил единственную поездку из своей деревни до Москвы и эту поездку взял за норму всех вообще путешествий. А теперь, слышал он, так не ездят: надо скакать сломя голову! Потом Илья Ильич откладывал свою поездку еще и оттого, что не приготовился как следует заняться своими делами. Он уж был не в отца и не в деда. Он учился, жил в свете: все это наводило его на разные чуждые им соображения. Он понимал, что приобретение не только не грех, но что долг всякого гражданина честными трудами поддерживать общее благосостояние. От этого большую часть узора жизни, который он чертил в своем уединении, занимал новый, свежий, сообразный с потребностями времени план устройства имения и управления крестьянами. Основная идея плана, расположение, главные части - все давно готово у него в голове; остались только подробности, сметы и цифры. Он несколько лет неутомимо работает над планом, думает, размышляет и ходя, и лежа, и в людях; то дополняет, то изменяет разные статьи, то возобновляет в памяти придуманное вчера и забытое ночью; а иногда вдруг, как молния, сверкнет новая, неожиданная мысль и закипит в голове - и пойдет работа. Он не какой-нибудь мелкий исполнитель чужой, готовой мысли; он сам творец и сам исполнитель своих идей. Он как встанет утром с постели, после чая ляжет тотчас на диван, подопрет голову рукой и обдумывает, не щадя сил, до тех пор, пока, наконец, голова утомится от тяжелой работы и когда совесть скажет: довольно сделано сегодня для общего блага. Тогда только решается он отдохнуть от трудов и переменить заботливую позу на другую, менее деловую и строгую, более удобную для мечтаний и неги. Освободясь от деловых забот, Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире. Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его бывало Штольц. Сладкие слезы потекут по щекам его... Случается и то, что он исполнится презрением к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом... Вот-вот стремление осуществится, обратится в подвиг... и тогда, господи! Каких чудес, каких благих последствий могли бы ожидать от такого высокого усилия!.. Но, смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно, к небу, с грустью провожает глазами солнце, великолепно садящееся за чей-то четырехэтажный дом. И сколько, сколько раз он провожал так солнечный закат! Наутро опять жизнь, опять волнения, мечты! Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например, народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия. Или изберет он арену мыслителя, великого художника: все поклоняются ему; он пожинает лавры; толпа гоняется за ним, восклицая: "Посмотрите, посмотрите, вот идет Обломов, наш знаменитый Илья Ильич!" В горькие минуты он страдает от забот, перевертывается с боку на бок, ляжет лицом вниз, иногда даже совсем потеряется; тогда он встанет с постели на колена и начнет молиться жарко, усердно, умоляя небо отвратить как-нибудь угрожающую бурю. Потом, сдав попечение о своей участи небесам, делается покоен и равнодушен ко всему на свете, а буря там как себе хочет. Так пускал он в ход свои нравственные силы, так волновался часто по целым дням, и только тогда разве очнется с глубоким вздохом от обаятельной мечты или от мучительной заботы, когда день склонится к вечеру и солнце огромным шаром станет великолепно опускаться за четырехэтажный дом. Тогда он опять проводит его задумчивым взглядом и печальной улыбкой и мирно опочиет от волнений. Никто не знал и не видал этой внутренней жизни Ильи Ильича: все думали, что Обломов так себе, только лежит да кушает на здоровье, и что больше от него нечего ждать; что едва ли у него вяжутся и мысли в голове. Так о нем и толковали везде, где его знали. О способностях его, об его внутренней вулканической работе пылкой головы, гуманного сердца знал подробно и мог свидетельствовать Штольц, но Штольца почти никогда не было в Петербурге. Один Захар, обращающийся всю жизнь около своего барина, знал еще подробнее весь его внутренний быт; но он был убежден, что они с барином дело делают и живут нормально, как должно, и что иначе жить не следует.

Да, правда, только у меня план еще не весь… робко заметил Обломов.

И не нужно никакого! - сказал Штольц. - Ты только поезжай: на месте увидишь, что надо делать. Ты давно что-то с этим планом возишься: ужель еще все не готово? Что ж ты делаешь?

Ах, братец! Как будто у меня только и дела, что по имению. А другое несчастье?

Какое же?

С квартиры гонят.

Как гонят?

Так: съезжай, говорят, да и только.

Ну, так что ж?

Как - что ж? Я тут спину и бока протер, ворочаясь от этих хлопот. Ведь один: и то надо и другое, там счеты сводить, туда плати, здесь плати, а тут перевозка! Денег выходит ужас сколько, и сам не знаю куда! Того и гляди, останешься без гроша…

Вот избаловался-то человек: с квартиры тяжело съехать! - с удивлением произнес Штольц. - Кстати о деньгах: много их у тебя? Дай мне рублей пятьсот: надо сейчас послать, завтра из нашей конторы возьму…

Постой! Дай вспомнить… Недавно из деревни прислали тысячу, а теперь осталось… вот, погоди…

Обломов начал шарить по ящикам.

Вот тут… десять, двадцать, вот двести рублей… да вот двадцать. Еще тут медные были… Захар, Захар! Захар прежним порядком спрыгнул с лежанки и вошел в комнату.

Где тут две гривны были на столе? вчера я положил…

Что это, Илья Ильич, дались вам две гривны! Я уж вам докладывал, что никаких тут двух гривен не лежало…

Как не лежало! С апельсинов сдачи дали…

Отдали кому-нибудь, да и забыли, - сказал Захар, поворачиваясь к двери.

Штольц засмеялся.

Ах вы, обломовцы! - упрекнул он. - Не знают, сколько у них денег в кармане!

А давеча Михею Андреичу какие деньги отдавали? - напомнил Захар.

Ах, да, вот Тарантьев взял еще десять рублей, - живо обратился Обломов к Штольцу, - я и забыл.

Зачем ты пускаешь к себе это животное? - заметил Штольц.

Чего пускать! - вмешался Захар. - Придет словно в свой дом или в трактир. Рубашку и жилет барские взял, да и поминай как звали! Давеча за фраком пожаловал: «дай надеть!» Хоть бы вы, батюшка, Андрей Иваныч, уняли его…

Не твое дело, Захар. Подь к себе! - строго заметил Обломов.

Дай мне лист почтовой бумаги, - спросил Штольц, - записку написать.

Захар, дай бумаги: вон Андрею Иванычу нужно… - сказал Обломов.

Ведь нет ее! Давеча искали, - отозвался из передней Захар и даже не пришел в комнату.

Клочок какой-нибудь дай! - приставал Штольц.

Обломов поискал на столе: и клочка не было.

Ну, дай хоть визитную карточку.

Давно их нет у меня, визитных-то карточек, - сказал Обломов.

Что это с тобой? - с иронией возразил Штольц. - А собираешься дело делать, план пишешь. Скажи, пожалуйста, ходишь ли ты куда-нибудь, где бываешь? С кем видишься?

Да где бываю! Мало где бываю, все дома сижу: вот план-то тревожит меня, а тут еще квартира… Спасибо, Тарантьев хотел постараться, приискать…

Бывает ли кто-нибудь у тебя?

Бывает… вот Тарантьев, еще Алексеев. Давеча доктор зашел… Пенкин был, Судьбинский, Волков.

Я у тебя и книг не вижу, - сказал Штольц.

Вот книга! - заметил Обломов, указав на лежавшую на столе книгу.

Что такое? - спросил Штольц, посмотрев книгу. - «Путешествие в Африку». И страница, на которой ты остановился, заплесневела. Ни газеты не видать… Читаешь ли ты газеты?

Нет, печать мелка, портит глаза… и нет надобности: если есть что-нибудь новое, целый день со всех сторон только и слышишь об этом.

Помилуй, Илья! - сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. - Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.

Правда, Андрей, как ком, - печально отозвался Обломов.

Да разве сознание есть оправдание?

Нет, это только ответ на твои слова, я не оправдываюсь, - со вздохом заметил Обломов.

Надо же выйти из этого сна.

Пробовал прежде, не удалось, а теперь… зачем? Ничто не вызывает, душа не рвется, ум спит спокойно! - с едва заметною горечью заключил он. - Полно об этом… Скажи лучше, откуда ты теперь?

Из Киева. Недели через две поеду за границу. Поезжай и ты…

Хорошо, пожалуй… - решил Обломов.

Так садись, пиши просьбу, завтра и подашь…

Вот уж и завтра! - начал Обломов спохватившись. - Какая у них торопливость, точно гонит кто-нибудь! Подумаем, поговорим, а там что бог даст! Вот разве сначала в деревню, а за границу… после…

Отчего же после? Ведь доктор велел? Ты сбрось с себя прежде жир, тяжесть тела, тогда отлетит и сон души. Нужна и телесная и душевная гимнастика.

Нет, Андрей, все это меня утомит: здоровье-то плохо у меня. Нет, уж ты лучше оставь меня, поезжай себе один…

Штольц поглядел на лежащего Обломова, Обломов поглядел на него.

Штольц покачал головой, а Обломов вздохнул.

Тебе, кажется, и жить-то лень? - спросил Штольц.

А что, ведь и то правда: лень, Андрей.

Андрей ворочал в голове вопрос, чем бы задеть его за живое и где у него живое, между тем молча разглядывал его и вдруг засмеялся.

Что это на тебе один чулок нитяный, а другой бумажный? - вдруг заметил он, показывая на ноги Обломова. - Да и рубашка наизнанку надета?

Обломов поглядел на ноги, потом на рубашку.

В самом деле, - смутясь, сознался он. - Этот Захар в наказанье мне послан! Ты не поверишь, как я измучился с ним! Спорит, грубиянит, а дела не спрашивай!

Ах, Илья, Илья! - сказал Штольц. - Нет, я тебя не оставлю так. Через неделю ты не узнаешь себя. Уже вечером я сообщу тебе подробный план о том, что я намерен делать с собой и с тобой, а теперь одевайся. Постой, я встряхну тебя. Захар! - закричал он. - Одеваться Илье Ильичу!

Куда, помилуй, что ты? Сейчас придет Тарантьев с Алексеевым обедать. Потом хотели было…

Захар, - говорил, не слушая его, Штольц, - давай ему одеваться.

Слушаю, батюшка, Андрей Иваныч, вот только сапоги почищу, - охотливо говорил Захар.

Как? У тебя не чищены сапоги до пяти часов?

Чищены-то они чищены, еще на той неделе, да барин не выходил, так опять потускнели…

Ну, давай как есть. Мой чемодан внеси в гостиную, я у вас остановлюсь, Я сейчас оденусь, и ты будь готов, Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, потом поедем дома в два, три, и…

Да ты того… как же это вдруг… постой… дай подумать… ведь я не брит…

Нечего думать да затылок чесать… Дорогой обреешься: я тебя завезу.

В какие дома мы еще поедем? - горестно воскликнул Обломов. - К незнакомым? Что выдумал! Я пойду, лучше к Ивану Герасимовичу, дня три не был,

Кто это Иван Герасимыч?

Что служил прежде со мной…

А! Этот седой экзекутор: что ты там нашел? Что за страсть убивать время с этим болваном!

Как ты иногда резко отзываешься о людях, Андрей, так бог тебя знает. А ведь это хороший человек: только что не в голландских рубашках ходит…

Что ты у него делаешь? О чем с ним говоришь? - спросил Штольц.

У него, знаешь, как-то правильно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой, и не видать человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие добрые! Закуска со стола не сходит. Гравюры все изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя есть человек… конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, зато не хитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза!

Что ж вы делаете?

Что? Вот я приду, сядем друг против друга на диваны, с ногами, он курит…

Ну, а ты?

Я тоже курю, слушаю, как канарейки трещат. Потом Марфа принесет самовар.

Тарантьев, Иван Герасимыч! - говорил Штольц, пожимая плечами. - Ну, одевайся скорей, - торопил он. - А Тарантьеву скажи, как придет, - прибавил он, обращаясь к Захару, - что мы дома не обедаем и что Илья Ильич все лето не будет дома обедать, а осенью у него много будет дела, и что видеться с ним не удастся…

Скажу, не забуду, все скажу, - отозвался Захар, - а с обедом как прикажете?

Съешь его с кем-нибудь на здоровье.

Слушаю, сударь.

Минут через десять Штольц вышел одетый, обритый, причесанный, а Обломов меланхолически сидел на постели, медленно застегивая грудь рубашки и не попадая пуговкой в петлю. Перед ним на одном колене стоял Захар с нечищенным сапогом, как с каким-нибудь блюдом, готовясь надевать и ожидая, когда барин кончит застегивание груди.

Ты еще сапог не надел! - с изумлением сказал Штольц. - Ну, Илья, скорей же, скорей!

Да куда это? Да зачем? - с тоской говорил Обломов. - Чего я там не видал? Отстал я, не хочется…

Скорей, скорей! - торопил Штольц.

Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом поехали к этому последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.

На другой, на третий день опять, и целая неделя промелькнула незаметно. Обломов протестовал, жаловался, спорил, но был увлекаем и сопутствовал другу своему всюду.

Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.

Целые дни, - ворчал Обломов, надевая халат, - не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! - продолжал он, ложась на диван.

Какая же тебе нравится? - спросил Штольц.

Не такая, как здесь.

Что ж здесь именно так не понравилось?

Все, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы, послушаешь, о чем говорят, так голова закружился, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду». - «Помилуйте, за что?» - кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе, тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?

Что-нибудь да должно же занимать свет и общество, - сказал Штольц, - у всякого свои интересы. На то жизнь…

Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня в этот свет и общество, чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят - за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?

Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги. Он участвует в какой-то компании, отправляющей товары за границу. Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента — посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу — выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает — бог весть. Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные. Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно. Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы. Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим контролем издержанного времени, труда, сил души и сердца. Кажется, и печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой. Он распускал зонтик, пока шел дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал самому себе, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь. И радостью наслаждался, как сорванным по дороге цветком, пока он не увял в руках, не допивая чаши никогда до той капельки горечи, которая лежит в конце всякого наслаждения. Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь — вот что было его постоянною задачею, и, добираясь постепенно до ее решения, он понимал всю трудность ее и был внутренне горд и счастлив всякий раз, когда ему случалось заметить кривизну на своем пути и сделать прямой шаг. «Мудрено и трудно жить просто!» — говорил он часто себе и торопливыми взглядами смотрел, где криво, где косо, где нить шнурка жизни начинает завертываться в неправильный, сложный узел. Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на другой стороне лицом, друга — чем меньше веришь ему, и врага — когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот. Он боялся всякой мечты, или если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, зная час и минуту, когда выйдешь оттуда. Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе. То, что не подвергалось анализу опыта, практической истины, было в глазах его оптический обман, то или другое отражение лучей и красок на сетке органа зрения или же, наконец, факт, до которого еще не дошла очередь опыта. У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать в области чудесного или подонкихотствовать в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней. Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем. Здесь, часто оступаясь, он должен был сознаваться, что сфера сердечных отравлений была еще terra incognita. Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если не обливалось оно кровью, если не выступал холодный пот на лбу и потом не ложилась надолго длинная тень на его жизнь. Он считал себя счастливым уже и тем, что мог держаться на одной высоте и, скача на коньке чувства, не проскакать тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности, мир истины от мира, смешного, или, скача обратно, не заскакать на песчаную, сухую почву жесткости, умничанья, недоверия, мелочи, оскопления сердца. Он и среди увлечения чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных радостей. У него не было идолов, зато он сохранил силу души, крепость тела, зато он был целомудренно-горд; от него веяло какою-то свежестью и силой, перед которой невольно смущались и незастенчивые женщины. Он знал цену этим редким и дорогим свойствам и так скупо тратил их, что его звали эгоистом, бесчувственным. Удержанность его от порывов, уменье не выйти из границ естественного, свободного состояния духа клеймили укором и тут же оправдывали, иногда с завистью и удивлением, другого, который со всего размаха летел в болото и разбивал свое и чужое существование. — Страсти, страсти все оправдывают, — говорили вокруг него, — а вы в своем эгоизме бережете только себя: посмотрим, для кого. — Для кого-нибудь да берегу, — говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а все хотел видеть идеал бытия и стремлений человека в строгом понимании и отправлении жизни. И чем больше оспаривали его, тем глубже «коснел» он в своем упрямстве, впадал даже, по крайней мере в спорах, в пуританский фанатизм. Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них». В заключение прибавлял, что он «был бы счастлив, если б удалось ему на себе оправдать свое убеждение, но что достичь этого он не надеется, потому что это очень трудно». А сам все шел да шел упрямо по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил к ним, как к бывшим знакомым, как будто он жил вторично, проходил знакомые места. Что ни встречалось, он сейчас употреблял тот прием, какой был нужен для этого явления, как ключница сразу выберет из кучи висящих на поясе ключей тот именно, который нужен для той или другой двери. Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах, и людям с этой настойчивостью он никогда не отказывал в уважении, как бы ни были неважны их цели. — Это люди! — говорил он. Нужно ли прибавлять, что сам он шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда отказывался от задачи, когда на пути его возникала стена или отверзалась непроходимая бездна. Но он не способен был вооружиться той отвагой, которая, закрыв глаза, скакнет через бездну или бросится на стену на авось. Он измерит бездну или стену, и если нет верного средства одолеть, он отойдет, что бы там про него ни говорили. Чтоб сложиться такому характеру, может быть нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами! Как такой человек мог быть близок Обломову, в котором каждая черта, каждый шаг, все существование было вопиющим протестом против жизни Штольца? Это, кажется, уже решенный вопрос, что противоположные крайности если не служат поводом к симпатии, как думали прежде, то никак не препятствуют ей. Притом их связывало детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца. Кто только случайно и умышленно заглядывал в эту светлую, детскую душу — будь он мрачен, зол, — он уже не мог отказать ему во взаимности или, если обстоятельства мешали сближению, то хоть в доброй и прочной памяти. Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.

Обломов и Штольц
В романе И. А. Гончарова "Обломов" одним из основных приемов для раскрытия образов является прием антитезы. При помощи противопоставления сравниваются образ русского барина Ильи Ильича Обломова и образ практичного немца Андрея Штольца. Таким образом Гончаров показывает, в чем сходство и в чем различие данных героев романа.

Илья Ильич Обломов - типичный представитель русского барства XIX века. Его социальное положение можно кратко охарактеризовать так: "Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге". По своей натуре Обломов - человек мягкий и спокойный, старающийся ничем не нарушить привычный образ жизни. "Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенной своего рода грации ленью". Целые дни проводит Обломов дома, лежа на своем диване и размышляя о необходимых преобразованиях в своем имении Обломовка. При этом на лице его часто отсутствовала всякая определенная идея. "Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности". Даже у себя дома "он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок". Обломов чуждается светского общества и вообще старается не выходить на улицу. Его безмятежное состояние нарушают лишь визитеры, приходящие к Обломову только с корыстными целями. Тарантьев, например, просто обворовывает Обломова, постоянно занимая у него деньги и не возвращая их. Обломов же оказывается жертвой

своих посетителей, не понимая настоящей цели их визитов. Обломов так отдален от реальной жизни, что свет для него представляет вечную суету без всякой цели. "Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии... что ж это за жизнь?" - восклицает Обломов, считая общение со светским обществом пустым времяпрепровождением. Но вдруг спокойное и размеренное житье Ильи Ильича прерывается. Что же произошло? Приезжает его друг юности Штольц, с которым Обломов связывает надежды на улучшение своего положения.

"Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку, занялся своими делами и в самом деле нажил дом и деньги". Сына бюргера, Штольца можно считать антиподом праздному русскому барину XIX века Обломову. С самого раннего детства он воспитывался в суровых условиях, постепенно привыкая к трудностям и невзгодам жизни. Его отец - немец, мать - русская, однако Штольц практически ничего не унаследовал от нее. Его воспитанием полностью занимался отец, поэтому и сын вырос таким же практичным и целеустремленным. "Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь". В отличие от Обломова, Штольц "боялся всякой мечты", "загадочному, таинственному не было места в его душе". Если у Обломова нормальным состоянием можно назвать лежание, то у Штольца - движение. Главной задачей Штольца был "простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь". Но что же тогда связывает Обломова и Штольца? и школа - вот что на всю жизнь связало таких разных по характеру и по взглядам людей. Однако в юности и Обломов был так же деятелен и увлечен знаниями, как и Штольц. Долгие часы проводили они вместе за чтением книг и изучением различных наук. Но воспитание и мягкий характер все-таки сыграли свою роль, и Обломов вскоре отходит от Штольца. Впоследствии Штольц пытается вернуть к жизни своего друга, но его попытки безрезультатны: "обломовщина" поглотила Обломова.

Таким образом, прием антитезы является одним из основных приемов в романе И. А. Гончарова "Обломов". При помощи антитезы Гончаров сравнивает не только образы Обломова и Штольца, он сравнивает также окружающие их предметы и действительность. Используя прием антитезы, Гончаров продолжает традицию многих русских писателей. Например, Н. А. Островский в своем произведении "Гроза" противопоставляет Кабаниху и Катерину. Если для Кабанихи идеалом жизни служит "Домострой", то для Катерины превыше всего любовь, честность и взаимопонимание. А, С. Грибоедов в бессмертном произведении "Горе от ума", используя прием антитезы, сопоставляет Чацкого и Фамусова.